Херри-бой! Так вот почему в его паспорте стояла февральская виза… Какая же я дура, черт возьми! Херри-бой был самым безобидным персонажем во всей этой истории, а я умудрилась навешать на него всех собак…
— Можешь себе представить, если бы этот хмырь увидел Деву Марию? Плакала бы моя доска…
— И ты сделал это.
— Точно. Я опробовал свой экстракт. Умная девочка. Доза была не смертельной, но старику хватило… У него было слабое сердце.
— Но почему…
— Почему он так прикипел к картине? Это же не просто быстро разлагающийся на свету яд. Он вызывает очень сильные галлюцинации. — Снегирь осклабился. — Эротического характера. Вот так-то, душа моя. Никаких порнокассет не надо.
— И что же ты сделал?
— Ничего. Просто принес с собой небольшую бутылочку. И смазал ею некоторые участки картины. Я бы сказал — интимные. Об эффекте тебе красочно поведал племянничек. А ты потом — мне, как соучастнику. Продолжать?
— Конечно, — я облизнула пересохшие губы.
— Потом наш друг Быкадоров. Это только вы, две влюбленные дуры, не знали, чем он занимается. А мы поняли друг друга, как только раздавили первую бутылку водки. А потом я написал его портрет, перед которым ты просиживала часами…
— Так это ты навел Быкадорова на коллекцию?
— Твой покорный слуга, — Снегирь тряхнул головой и щелкнул каблуками. — Он и раньше выполнял кое-какие заказы для меня. Вор он был от бога, что и говорить… А потом мы с Ванькой Бергманом…
— И Ванька?
— Нет, что ты… Честнейший человек, не чета нам с тобой. Он не знал ничего. Просто реставрировал кое-какие доски. Вот и все. Быкадоров эту картину подмел. И принес ее мне в зубах. Больше ничего меня не интересовало.
— И вы встретились у Жеки, которая сидела за городом?
— Ну, не к тебе же было его везти. Ты-то всегда дома. При галерее. А я вообще числился в Псковской области, если ты помнишь…
— Помню.
— А мне, грешному, очень хотелось посмотреть, как действует моя настоечка на здоровую мужскую особь. Кое-что подправил, кое-что прибавил. Травы злого Христа на пару унций больше, травы Тлальтекутли на пару унций меньше. Что из этого получилось, ты видела сама.
— Такты…
— Ну да, я смазывал поверхность картины. Эффект как от эфира или эфирных масел, только площадь охвата гораздо более широкая.
— Я не почувствовала никакого запаха…
— Это же ацтеки, Кэт. Мистическая культура, древние рецепты. Все выветривается в течение десяти минут максимум. И концов не найдешь. Кстати, если бы эти лохи догадались провести экспертизу…
— То что? — От признаний Лаврухи у меня кружилась голова.
— То ничего бы не нашли. Сечешь поляну? Абсолютное оружие.
— А одежда? Почему он был без одежды?
— Сам сбросил. Я же говорю, в основе — голый эротизм. Плюс колоссальная нагрузка на сердце. Плюс боязнь открытых пространств… Забыл, как называется…
— Агорафобия, — загробным голосом подсказала я.
— Точно. Целый букет. Я перед тем, как уйти, одежду подобрал. Думал, пивка попью и через полчаса вернусь. Взгляну на дело рук своих. Так нет же, Жеке приспичило вернуться с дачи во внеурочный час. Сидела же до этого безвылазно… Чуть в дверях не столкнулись…
Теперь мне стало ясно, почему картина исчезла с чердака, куда спрятал ее мнительный Иосиф Семенович. Ее нашли, потому что ее искали. Нет, не так: ее нашли, потому что искали именно ее…
— …Потом ты прикатила. Я даже не думал, что мне так с тобой повезет.
— Конечно, Снегирь. Я же сука. Я всегда хотела разбогатеть, а не сидеть во вшивой галерее и периодически выставлять вшивых художников.
— Не дразни меня, Кэт, — снова повторил Снегирь.
— Но зачем ты убил его, Снегирь?
— Видишь ли, твой хахаль Быкадоров был совсем не глуп. Он несколько лет работал с антиквариатом и частными коллекциями. Он сразу же определил реальную стоимость картины. Начались склоки из-за доли. Он не понимал, что эту картину нельзя так просто реализовать: ни у нас, ни за рубежом. И потом, уж слишком он был своенравен…
Это точно, Снегирь.
— Сидел у кое-кого бельмом в глазу. Ты меня понимаешь, Кэт? Ты же сама от него пострадала…
— А Титов? Зачем ты убил Титова? Мы же получили деньги за картину. Сумасшедшую сумму… Чего ты этим добивался?
— Денег никогда не бывает много, правда, Кэт?
А когда он купил картину, а потом еще и ты пристроилась к нему на правах сестры-близнеца девушки с портрета… Вот это была настоящая удача, Кэт! Вот это был фарт! Я уже давно пас его. Независимо от картины…
— Ты?! Пас?
— Ну да. Я ведь не только работал с Быкадоровым… Но и выполнял поручения… м-м… солидных людей. Деликатного свойства.
— В морду эфиром?
— Не утрируй, Кэт. Словом, мне намекнули…
— Чтобы ты убрал его.
— Скажем так, подсадил его сердчишко. К нему было не подобраться. Два покушения — и все псу под хвост.
— У него был профессиональный телохранитель, — я вспомнила Жаика и запоздало попросила у него прощения.
— А у меня была ты, Кэт! Ты даже не знаешь, что значило для меня твое приглашение на вечеринку…
— А Херри-бой? Зачем ты приволок его?
— Он сам напросился. Он же не мог отлипнуть от картины. Он готов был заложить дьяволу душу, чтобы получить ее. А в самом начале нашего знакомства я слегка попугал его. Сказал, что лучше бы ему не заикаться о своем визите в Россию в феврале. Что его пребывание здесь могут связать со смертью Гольтмана. Тогда он еще не знал об аукционе. И о том, за сколько купят картину… Я обнадежил его, как хозяин доски: вам лучше не светиться с первым визитом в Москву, Херри… Всего лишь пара слов в разговоре с Ванькой. А потом он уже не мог взять свои слова назад… Кто же мог представить себе, что картина окажется не обыкновенной доской, а частью триптиха…
— Но ты с самого начала знал, что это Лукас Устрица…
— Догадывался. По тому впечатлению, которое он на меня произвел…
— Ты приехал на вечеринку, — сейчас меня меньше всего интересовали Лукас Устрица и его триптих.
— Ну да. С маленькой штучкой в кармане. Вернее, с двумя штучками. Случай был уникальный, я не мог им не воспользоваться.
— Значит, это ты запер меня в спальне? А перед этим специально облил пуншем.
— Нет, это дух Франциска Ассизского, — растянул губы в улыбке Снегирь. — Конечно же, это я, душа моя…
— А потом ты отправился в кабинет…
— Голландец уже благополучно выкатился оттуда, Кэт.
— И сделал все это. Натер картину своей смесью.
— Помещение должно быть максимально замкнутым. Иначе нужного эффекта не добиться. У Жеки пришлось предварительно закрыть форточку. А у Титова пришлось отключить…
— …кондиционер! — выдохнула я. — Вот почему в кабинете была такая тишина… А потом ты нашел Титова и сказал, что я жду его в кабинете. И что ему нужно шевелить булками…
— Ну что ты, Кэт, я был гораздо более почтителен. И гораздо более убедителен в своих доводах, чем ты сейчас. Хотя у меня было не так много времени.
— Десять минут.
— Тринадцать. Я слегка подправил химический состав.
— Ты сильно рисковал, Снегирь, — я покачала головой.
— Ну, какой воспитанный человек полез бы в кабинет хозяина без приглашения? Тем более что все уже полюбовались красотами “Всадников”.
— Жека…
— Да, — Снегирь опустил голову. — К сожалению. Черт ее понес в эту сторону. Я ведь не видел ее. Потом она сама сказала мне, что несколько секунд наблюдала, как я орудую возле картины. Тогда она не придала этому особого значения. И только потом, когда стало известно о смерти Титова…
— Я знаю, — теперь все его спокойные слова впивались в меня, как иглы. — Можешь не продолжать. Что было потом?
— Потом Титов вошел в кабинет. Все остальное ты знаешь.
— Ты получил свои деньги, Снегирь? Все деньги?
— Я собираюсь в Мексику, старуха. Это о чем-то говорит тебе? — Снегирь подошел ко мне и приподнял мягкими пальцами мой подбородок. — А жаль. Мы бы могли съездить в Барселону — ты, я и дети… Жека изгадила всю малину. И мне, и тебе, Кэт. Я вытащил ее на Васильевский, я пытался договориться с ней, но она сказала, что я убийца. И что я убил не только Титова, но и Быкадорова. И что она видела, как я готовил это убийство, — она сама почувствовала легкие признаки недомогания, хотя находилась в коридоре, достаточно далеко от картины. Она сказала, что не сможет жить с этим знанием. Что же мне оставалось делать, Кэт? Я не хотел крови, я не был готов к ней, но что же мне оставалось делать? Теперь ты прошла весь путь до конца?